едва ли не душа в душу. Любимой песней с тех пор для бывшего вора стала «Баллада о двенадцати разбойниках» на слова Некрасова. Приняв на грудь четвертинку «Столичной», он частенько исполнял неожиданным для его субтильного сложения басом: «…Но у разбойника лютого совесть Господь пробудил…». Хорошо пел, громко и с душой. Заслушаешься. Еще одной любимой присказкой у него было: «Вот если бы вождь мировой революции был Ананьевым, тогда вместо «ленинизьма» был бы «онанизьм» и всегда задорно ржал после столь незамысловатой шуточки. Прям Петросян доморощенный. Вообще-то Илья Борисович разговаривал грамотно, лишь время от времени, особливо в легком подпитии в его речи проскальзывали всякие простонародные словечки и очень редко феня.

Так вот, этот битый-перебитый жизнью человек неожиданно взял шефство над шестилетним мальчишкой. Кажется, увидел во мне родственную душу. Рассказывал всякие интересные байки, при этом ничуть не приукрашивал тюремное житье-бытье и всячески предостерегал от попадания в криминальную среду. От нечего делать и по моей просьбе все-таки обучил меня куче разных карточных игр и фокусов, а также всем известным ему шулерским приемам, показал упражнения для развития мелкой моторики рук. Кстати, это именно он заставил меня учиться «без дураков». «В жизни, Илюха, сам не знаешь, что пригодится, бывает теорема Пифагора помогает уберечься от крупных неприятностей» — любил говаривать истопник, прихлебывая чифирь из покрытой толстым слоем копоти медной кружки.

А незадолго до того, как мне покинуть стены детдома, Илья Борисович умер на своем «боевом посту» в кочегарке после принятия на грудь традиционной чекушки. Как потом показала судебно-медицинская экспертиза, водка была паленой с приличной примесью метилового спирта. Перестройка, мля! Меченый сказал: «Что не запрещено — разрешено». Вот и начал чудить народ, пользуясь тотальным дефицитом и безнаказанностью.

Впрочем, о грустном более ни слова. Через полгода после трагической гибели моего друга и наставника вышел я из под опеки государственного бюджетного учреждения, именуемого Чернореченский Детский дом имени неведомого мне Ф.С. Чумбарова-Лучинского готовым каталой. До восемнадцати ждать не стал, в шестнадцать сам ушел на вольные хлеба.

Далее было техническое училище, громко именуемое колледжем, где за три года обучения я получил навыки многостаночника, слесаря и электросварщика. По достижении девятнадцати лет меня ждали танковые войска, а конкретно полковая ремонтная мастерская. Там я честно отдал Родине положенные два года. Демобилизовался в звании младшего сержанта, которое мне было присвоено, согласно штатной должности командира ремотделения. Отцы-командиры предлагали остаться на сверхсрочную службу, но я вежливо отказался, отбоярившись «хроническим пацифизмом на генетическом уровне в десятом поколении». Что это означает, сам не очень понял, но от меня отстали, покрутив пальцем у виска, дескать, не понимает парень от чего отказывается и в прапоры больше не вербовали.

Возвращаться в Чернореченск не стал, поскольку полагавшееся мне по закону как полному сироте благоустроенное жилье досталось какой-то блатной бабёнке из местного Управления образования. Мне же выделили комнатушку в бараке, построенном в самом вначале двадцатого века, служившем окончательным пристанищем чернореченского бомжеватого люда, пенсионеров преклонного возраста и таких же бесправных сирот, таких как я. Из армии сразу махнул в столицу.

Москва хоть и не резиновая, но регулярно принимает толпы предприимчивого люда. В большинстве своем эта человеческая масса хорошенько пережевывается и выплевывается за ненадобностью. Но части пришлых каким-то образом удается закрепиться в этом громадном муравейнике.

Повезло в этом плане и мне. Сердечная благодарность деду Илье, поскольку первыми жертвами моего таланта стали двое катал, решивших оставить без денег нашего соседа по купе, представительного мужчину, перевозившего в чемодане крупную сумму денег. Слово за слово, мужичка развели на «поиграть в буру». Сначала, как водится, позволили выиграть, затем ослепленный азартом товарищ фактически сам отдал все денежки в руки ловчил. Когда в кошельке предпринимателя осталось денег «на троллейбус до дома», я с видом простофили решил вступить в игру. Вот тут-то мне и пригодились знания, коими со мной щедро поделился старый шулер. Короче говоря, из ворот войсковой части я вышел с весьма и весьма ограниченной денежной суммой на кармане, а в столицу прибыл с вещмешком набитым под завязку денежными знаками, вдобавок, на моей левой руке появилось украшение в виде часиков в золотом (как меня уверяли незадачливые игроки) корпусе на черном кожаном ремешке с основным циферблатом зеленого цвета и еще тремя дополнительными. Надписи на циферблате уведомляли, что это «ROLEХ COSMOGRAPH», чуть ниже «DAYTONA» и «SWISS MADE». Там еще много было чего понаписано. Утверждать, что не подделка не берусь, но трофей смотрелся на моей руке очень стильно и мало подходил к моему военному прикиду. Для устранения внутреннего психологического дискомфорта, едва сойдя с поезда, я направился в один из модных салонов, где меня за немалые деньги экипировали довольно быстро и стильно.

Потихоньку освоился в столице. Несмотря на разного рода запреты и ограничения законодательного характера, перекинуться в картишки народ здесь любит, включая тех же самых законодателей, ибо по их мнению, законы писаны для широких народных масс, к коим сами они никакого отношения не имеют. Более того, денег у некоторых столичных жителей в избытке. Так что спустить за вечер десяток-другой тысяч вечнозеленых для так называемой элиты сущий пустяк, незначительная плата «за пощекотать нервишки».

Вообще-то, меня не сразу приняли в «высшем свете». Пришлось изрядно раскорячиться и потратиться, чтобы завести нужные знакомства и втереться в доверие «уважаемым людям». Знания манер и правил благородного поведения, кои мне преподал покойный истопник, оказались не лишними. Пришлось стать Муравьевым-Глинским потомком двух древних родов. Хе-хе, всего-то отдал пронырливому человечку в руки полторы сотни тысяч даже не долларов, а наших отечественных рубликов, и у меня на руках солидная такая грамота со всеми нужными печатями и подписями. Получив доступ в Дворянское Собрание, я убедился в том, что подавляющее большинство там точно такие же, как и я, клоуны. Впрочем, мне плевать на всех этих бряцающих невразумительными орденами и регалиями попугаев, главное, у них есть денежки, которые подлежат непременному изъятию.

Также мне пришлось улаживать дела с местными коллегами по цеху, ибо не один я такой ушлый. Вокруг столичных богатеев буквально вьется рой жадного до чужого добра люда, который к появлению всякого конкурента относится сугубо отрицательно. Встретился с местным смотрящим, пожилым мужчиной солидной наружности. Душевно поболтали. В разговоре упомянул своего покойного учителя. Оказалось, что местный криминальный босс был не просто знаком с Ильёй Борисовичем, но когда-то водил с ним приятное знакомство и являлся искренним почитателем его яркого таланта. Выпили за упокой души хорошего человека, после чего и все насущные вопросы легко порешались.